умом и тронулась. Сидит лохматая, неприбранная, в одной, простите, рубашке да хохочет целыми днями. Хохочет да плачет. При дворе себя воображает, будто принцесса она…
— Кто?! — вскочил пораженный гуунтер, — принцесса?! Ну-ка, старый дуралей, одевайся скорее да веди к ней!
72
17 июня, полчаса до полуночи
Отдалившись на безопасное расстояние от имения графа и его баскаков, Руперт и Крисмегильда устроили привал в небольшом лесном гроте, хорошо укрытом с дороги кустами лещины и можжевельника. Под ногами стелился толстый слой пружинистой хвои, на который они набросали свежей травы и расстелили рупертов плащ. Надо было передохнуть и обдумать — куда дальше двигать и на чем. Руперт предложил спрятаться в цирке до завтра, подкрепиться, а потом найти для девушки лошадь — и в Рим. Все казалось ему хорошо и ладно, наверно это уравновешенная и неунывающая Крисмегильда действовала на него как аквавита. От совокупного действия вчерашнего удара по башке, голода, удавшегося так легко побега и свежего воздуха, голова слегка кружилась, и все виделось как бы в голубой дымке.
Но Крисмегильду никто по голове не бил, к голоду она относилась привычно-стоически, а на жизнь смотрела трезво. Поэтому когда ее слова внезапно донесло до сознания Руперта, его словно обдало холодом:
— …забирайте своего коня, дорогой барон, достану вам снеди на дорогу, и к ночи вы сможете выбраться на заброшенную просеку, что лесорубы оставили — там вполне можно проехать незамеченным, я узнавала в деревне.
— Подожди, как это?.. — Забормотал он. — А ты?.. А мы?.. Разве ты не поедешь со мной?
— А вы представляете меня в кринолине, дорогой барон? В замке на приеме у короля? Да я там еще растеряюсь, чего доброго! — лукаво ответила девушка. — Каждому свое… Не по душе мне все эти интриги и хитрости, корсеты и шнуровки. Да и Орсо, поди, тоскует без меня, простая душа. И собачки. И…
— Нет, как же так?.. — не понял Руперт. — После всего, что было?.. (он прокашлялся). Ты, может, сомневаешься, так это, прямо в Риме и обвенчаемся, мое слово крепко. Из тебя выйдет замечательная баронесса!
Крисмегильда грустно улыбнулась:
— Руперт, милый, вы дороги моему сердцу, как никто прежде, но поверьте — зачахну я в замке, да и в баронессы не гожусь, не учена я политесу. Простимся без грусти, авось господь приведет еще встретиться и вспомнить славные денечки. Обдумайте все без страсти — и вы согласитесь со мной.
Руперт подавленно молчал. Возразить было совершенно нечего, но все равно ужасно грустно. Миссия в Риме, двор Арнульфа, хмурая усадьба, все эти гюнтеры и зуухели — все показалось таким унылым и серым. Он вообразил себя в цирке, с гирями и в обтягивающем полосатом трико и вздохнул:
— Триста тысяч пинков в крестец, ты как всегда права… Эх, проклятая жизнь! — он с размаху хватил кулаком по обросшему мхом валуну. — Раз в жизни встретил женщину, с которой мне воистину хорошо, и вот уже теряю ее!
— Впереди у вас, барон, сияющее будущее, при вашей доблести и благородстве вы еще завоюете себе самую прекрасную высокородную даму, — лукаво ответила Крисмегильда. — Но ведь расставаться нам только завтра, сегодняшний вечер принадлежит нам! Мы заслужили его, верно, дорогой? — и она нежно прильнула к нему, увлекая его в шатер пышной зелени. Руперт вздохнул и сжал ее со всей силы в объятиях. Что ж сделаешь, судьба!
73
18 июня, 11 часов утра
Утреннее солнце почти не проникало в лесной грот. Оно только слегка освещало кусты лещины перед входом. В гроте было свежо и уютно. Руперт чувствовал себя удивительно спокойным и счастливым. Конечно, не давала покоя мысль о скорой — уже совсем скорой — разлуке с Крисмегильдой, но даже о таком горе думать сейчас совсем не хотелось.
За кустами послышалось звонкое тявканье и в пещерку вбежал крисмегильдин пудель. Он явно успел поживиться какой-то лесной дичью, ну или не дичью, а так — воробья поймал. Его проказливая мордочка была вся в перьях. Крисмегильда открыла глаза, сладко потянулась и расхохоталась:
— Ах, Фемистоклюс, проказник! Нет, чтобы хозяйке принести что-нибудь вкусненькое!
«Проснулась, — подумал барон, — сейчас пора будет двигаться дальше…»
— А что это имя у него какое-то странное? — Руперту просто хотелось протянуть время в этом уютном сумраке лесного грота, ведь счет до расставания шел уже на минуты.
— Да это я так, пошутила… довольно зло… — неожиданно охотно откликнулась девушка, — я в юности была в подружках принцессы Манон. Ну, в общем, тогда из меня папенька пытались сделать знатную даму, — несколько туманно добавила она, но решила не вдаваться в подробности. — А у Манон кузен есть, Фемистоклюс. Шаркун паркетный! Прилизанный весь, ффу… Все время за нами бегал. Еще с детства. Мы все смеялись — кого из нас он любит? Поделить не могли! Ну потом-то ясно стало — он далеко пойдет. Он на Манон глаз положил, трон ему подавай, — совершенно беззлобно, без тени зависти добавила Крисмегильда.
Червячок ревности, начавший было возиться в баронской груди, моментально затих.
— А потом уже, когда я с цирком у… когда я в цирк поступила, — пространно продолжила Крисмегильда (клянусь, это звучало столь же величественно, как «Когда я получила ангажемент в столичном театре»!) — у меня пудель этот появился. Орсо принес, чтобы меня позабавить. Я глянула — батюшки! Вылитый Фемистоклюс!
Крисмегильда опять звонко расхохоталась. А барон приуныл. Ну про имя пуделя он знал теперь, пожалуй, даже больше, чем хотел знать. А минуты — последние минуты вместе с самой прекрасной девушкой в мире — стремительно истекали. И вдруг…
— Руперт, ну не будь таким букой! Я не собираюсь расставаться с тобой на голодный желудок! — воскликнула Крисмегильда, — сначала надо найти, где позавтракать!
Барон сразу воспрял духом. Отсрочка до «после завтрака» показалась ему очень и очень долгой! Ведь завтраки, бывает, затягиваются. А бывает, что вся жизнь — вечный завтрак! С такими, прямо скажем, довольно-таки романтическими мыслями Руперт устремился вслед за циркачкой по лесной тропинке.
74
18 июня, полдень
Если Глорио полагал, что с выздоровлением Эделии и исцелением Строфокамиллы его проблемы закончились и он теперь может спокойно ожидать своего неминуемого бракосочетания, то он жестоко ошибался. Ибо уже в полдень следующего дня на большой поляне прямо напротив его поместья поднялась суматоха — команда военных в хельветской форме принялась торопливо возводить шатры и строить укрепленный периметр. Граф, преисполненный возмущения от факта внезапного непрошеного вторжения на его территорию, послал к строителям гонца с требованием им немедленно убраться
